Боги Срединного мира - Галина Долгая

– Да ладно тебе, знаю я, знаю. Только что рассказал.

Симе ничего не оставалось, как покачать головой в недоумении.

– Ты бы гуляла меньше, читала бы хоть иногда.

– Симочка, ты же знаешь, с тобой я не только про Маргиану, я про все могу выучить!

– Ага, – в Симиных глазах промелькнул вызов, – тогда сразу после лекций пойдем ко мне, и вместе будем читать о раскопках в Гонур-депе. Мне отец книгу привез, его, – Сима кивнула в сторону профессора. – Маринка, это же так интересно! Века до нашей эры, и люди тогда жили, работали, любили!

– И любили тоже? Даже про это написано? – Маринка прыснула со смеху, но снисходительно согласилась: – Ладно, ладно, пойдем, почитаем.

Уходя, Сима встретилась взглядом с профессором. «Какой красивый человек!» – подумала она. Копна пышных волос обрамляла загорелое лицо немолодого мужчины. На его губах, словно очерченных тонкой линией, блуждала легкая улыбка.

– До свидания! – Сима попрощалась, намереваясь с особой тщательностью проштудировать его последнюю монографию о раскопках.

– До свидания, и постарайтесь больше не опаздывать! – веселые смешинки играли в добрых внимательных глазах, что не вязалось со строгими нотками в голосе.

Сима покраснела, а Маринка, дернув ее за руку, потащила в коридор.

Дома пахло пирогами. Валя напекла целый таз булочек, ватрушек, и теперь девчонки, уминая всю эту вкуснотищу с чаем, по очереди читали о царском захоронении, о найденных печах для обжига керамики, о культовых помещениях, в которых нашли сосуды для хранения священного напитка жрецов сомы-хаомы.

– Сим, – Маринка отложила книгу, – скажи, тебе правда все это так интересно?

Сима проглотила кусок булки, плеснула себе свежего чая.

– Интересно.

– Нет, я не понимаю, – не сдавалась Маринка, – посмотри вокруг, все влюбляются, встречаются, а ты только с историей разве что не обнимаешься!

– Мне нет ни до кого дела! – обрубила Сима. Но что-то в словах подруги ее задело, и она укорила: – Зато ты обнимаешься со всеми подряд.

Но Маринка не обиделась, напротив, она склонилась над столом, стараясь заглянуть поглубже в глаза подруги.

– И обнимаюсь, и целуюсь! Ты хоть раз целовалась? Это же просто приятно! – Маринка медленно облизнула губы, томно прикрывая глаза.

– Вот что, дорогая моя, вижу, о Маргиане тебе говорить уже надоело.

– Сим, ну ее, эту Маргиану! – маска скуки сменила томность на лице девушки. – Ты бы глаза раскрыла, вокруг себя посмотрела. Сашка с тебя глаз не сводит, но подойти боится, словно у тебя за спиной охрана стоит с обнаженными саблями.

– Охрана?.. – Сима озадачилась.

– Ну, это я так, для образности, что ж ты такая прямолинейная, как столб! – Маринка встала, мельком взглянула на свои часики. – Я пойду. Ладно? А ты подумай. Сегодня ребята с четвертого курса заходили, симпатичные. Вот ты на них даже внимания не обратила!

– Зато ты обратила!

– А что? Я всех разглядела, и познакомилась. Жить надо веселее, подружка! И… у меня свидание через час, успею забежать домой, стряхнуть с себя пыль истории! Я побежала, ладно?

– Ну, ну…

Маринка выпорхнула в коридор, сунула ноги в шлепки и, чмокнув подругу в щечку, ушла, гремя каблуками на весь подъезд.

Сима вернулась к себе. К вечеру стало прохладнее, солнце, заливающее комнату с утра, после обеда уползало за дом, и мягкий свет лился из окна, не ослепляя и не припекая, как днем. Сима улеглась на кровать, та скрипнула и затихла. Расслабившись, девушка потянулась, запрокинула руки за голову. Слова Маринки о Сашке, о поцелуях будоражили воображение, но мысли сами собой вернулись к ночному сну, и перед глазами снова колыхалась степь и мчались кони, но теперь Сима отчетливо слышала девичий смех.

Порой странные видения – яркие и осязаемые – закрывали от Симы реальный мир. Она погружалась в картинки, проносившиеся в ее сознании, становясь частью странных, непонятных эпизодов чужой жизни – жизни, которая преследовала ее с самого детства. Сима видела степь, далекие горы, табуны коней, она видела детей, подрастающих вместе с ней. Только она оставалась здесь, в своей комнате, в своем городе, а они там – в степи, в своих хижинах, окруженных необъятным простором. И Симу манила та жизнь. Ей хотелось остаться там и дышать пахнущим полынью воздухом, скакать на лошади без седла, стрелять из лука…

– Кош, кош! – камча1 в детской руке взлетела ввысь и со свистом опустилась на круп коня, обжигая его кожу.

Тоненькая девочка с летящими по ветру косами оглянулась назад, крепко сжав одной рукой богатую гриву скакуна, и с криком «Кош, кош!» снова застучала голыми пятками по его бокам, принуждая ускоряться все сильнее и сильнее.

Всадник, следовавший за ними, не отставал, но и догнать отчаянную девчонку не мог. Такая легкость не давалась ему. То ли седло сковывало коня, то ли он сам берег его, но расстояние между скакунами не уменьшалось.

Добравшись до кургана2, девочка склонилась к шее коня и, обхватив ее руками, зашептала: «Стой, стой, Черногривый, мы победили». Конь перешел с галопа на рысь и, сделав еще несколько шагов, остановился, фыркая и косясь на хозяйку огромным глазом.

Она, легко спрыгнув, погладила его.

– Не обижайся, больше не буду!

Конь фыркнул еще раз и отбежал. Девочка рассмеялась, засунула камчу за пояс и полезла на курган. На самой макушке ветер ударил в грудь, в лицо, но девочка только сощурилась и, задрав подбородок, выпрямилась, вытянулась, как стрела, словно соревнуясь с хозяином степи и демонстрируя ему свою силу.

– Тансылу, – бархатный голос раздался рядом.

Тансылу порывисто оглянулась.

– А, прискакал, Рожденный Звездной Ночью! – она по слогам проговорила имя парня – Аязгул, и звонко рассмеялась. – Неужели ты думал, что Ночь может остановить Зарю? – Озорные искорки в глазах девочки превратились в бушующее пламя. От улыбки не осталось и следа. – Теперь ты мой слуга, и будешь исполнять все мои приказания!

Плотно сжатые губы, глаза-щелки, косы змеями за прямой спиной – все показывало в этом хрупком создании хозяйку, повелительницу.

– Слушаюсь, Тансылу! – парень почтительно склонил голову перед той, чьё имя означало «прекрасная, как утренняя заря».

Ветер пролетел между ними, словно прочертил невидимую линию.

– Идем вниз, за курганом тихо, я хочу послушать степь!

Тансылу, сдержав девичью прыть, чинно спустилась. Аязгул, проводив ее взглядом, пошел следом.

Еще совсем девочка, едва переступившая порог детства, она вызывала в сердце юноши трепетную нежность. Внешне она совсем не походила на женщину, прелести которой могли возбудить желание мужчины: мальчишеская фигура, едва проступающие под рубахой округлости девичьей груди, тонкие щиколотки крепких ног, выглядывающие из под широких штанин.

– Тансылу, почему ты не носишь сапожки? Твои ступни огрубеют…

– Фи, как они могут огрубеть, когда я ими ступаю по траве или глажу шелковые бока моего Черногривого?

– Но сейчас ты идешь по земле, и вот, смотри, какие колючки, вдруг проткнут твою ногу!

Аязгул подхватил девушку на руки, поднял высоко, так, что пояс, стягивающий ее рубаху, оказался перед его носом. Тансылу рассмеялась, забыв о серьезности госпожи, роль которой ей очень понравилась. Аязгул глаз не мог отвести от ровных белых зубов, окаймленных алыми полосками пухлых губок.

– Не смотри на меня так, слуга! Я никогда не буду твоей! – Тансылу снова вошла в роль, но на лицо ее друга словно упала тень.

Он поставил девушку на траву, поправил косы. Тансылу смотрела на него снизу вверх. Но в ее глазах не было ни любви, ни сожаления о сказанном. Она не понимала чувств Аязгула.

– Разве ты не знаешь, что меня отдают в жены Ульмасу, сыну Бурангула – предводителя большого племени, род которого, как и наш, идет от Гургана – первого волка на земле?!

Аязгул потупил взор. Не глядя на Тансылу, он тихо сказал:

– Чему ты радуешься, глупая?

Тансылу распалилась.

– Я стану предводительницей всего племени! У меня будет столько коней, сколько ты и не видывал, степь загудит под их ногами, когда мы будем перегонять табуны…

– Тансылу, предводителем останется Бурангул, потом им станет его сын, но не ты. Разве ты не понимаешь, для чего твой отец пошел на эту сделку? Он думает о союзе, о поддержке Бурангула, его воинов, если понадобиться помощь в защите. В степи развелось много разбойников…

– Ты все врешь! Наши воины искусны в бою, им нет равных! А я… ты знаешь о пророчестве? Ты знаешь, что я родилась, чтобы править, что шаман спрашивал духов о моем предназначении еще до моего рождения? Ты знаешь, что сказали духи?

Аязгул смотрел в стреляющие молниями глаза Тансылу и не знал, как охладить ее пыл. Потому он молчал и ждал, когда она сама успокоится. А девушка говорила, звонко выкрикивая слова, отчего даже кони, пасущиеся неподалеку, повернули головы, навострив чуткие уши.